БАБА ШУРА ГРУЗЧИЦА (Из серии "Ростовский порт. История в лицах")
- Вставай! Вставай! Пришли к тебе. Пришли, поднимайся говорю, - доносится из комнаты женский голос. - Вы проходите, не стойте в коридоре. Здесь она.
Любопытный мальчонка путается под ногами, мешает раздеться. Вхожу. Знакомлюсь с женщиной средних лет, младшей дочерью моей героини. Игорь. Инна. В соседней комнате ссорятся детские голоса.
Баба Шура сидит на диване. Высохшая фигурка, белый платочек, седые волосы, приоткрытый рот, блуждающий взгляд. Ясно. Интервью не получится.
- Надо было вам месяц назад прийти, - говорит дочь, - она бы всё сама рассказала.
- А что случилось?
- Да внук позвонил недавно. Лет девять не появлялся, а тут пожалуйста! Послушала, трубку положила и, вот.
- Инсульт наверное?
- Да не знаем мы. Говорит теперь еле-еле. Ма! Слышишь, ма?! Про порт расскажи что-нибудь.
Старушка, глядя перед собой, шамкает беззубым ртом. В неясных звуках слабого голоса я разбираю слово «шоколадка».
- Вот. Это она часто вспоминает. Как после войны баржу с шоколадом разгружали, а их угостили. Арбузы ещё. Мам, а как пшено из трюмов вручную поднимали, в пылюке задыхались? Мешки на плечах по сходням как. Расскажи, мам!
Баба Шура дёрнув головой опять что-то говорит на непонятном старческом диалекте.
- Да какой Гитлер?! Какой, «повесился»?! И ничего он не повесился! - начинает злиться Инна, - Может и живой ещё. Не знает ни кто! Ну вот, сами видите.
- Вижу, вижу. Не трогайте, пожалуйста, её. Я только сфотографирую и всё. Вас расспрошу. Может вспомните что?
Долго не могу навести объектив. Старческая голова произвольно вертится в разных направлениях. Баба Шура не обращает на меня внимания. Только вздрагивает и моргает при вспышке фотокамеры.
Инна достаёт из шкафа потрёпанную трудовую книжку, какие-то значки, награды и удостоверения к ним.
- Вот. Всё что есть. Остальное она спрятала. Найти не могу. А здесь, стопкой, юбилейные медали лежат. Каждые пять лет на девятое мая приносят ей, как труженице тыла. Все будете фотографировать? Одну, для примера? Ну и хорошо.
Я раскрываю трудовую книжку на детском столике. Поближе к серому дневному свету. Первая станица, вторая, третья. Бормочу себе под нос, что документ - большая ценность.
- Ценность? - настораживается дочь.
- Историческая, - улыбаюсь я, - продать вряд ли кому сможете, а вот для музея в самый раз. Ну, так как? Вспомним что-нибудь из детства?
Инна присаживается на пол, рядом с матерью.
- Ну, что я вспомню? Жили на Нольной. Тогда у порта три барака было. В одном всё управление находилось, а в остальных люди семьями. Отец радистом на пароходах ходил по Дону. Мать в порту.
Что вспоминать? Две квартиры порт давал. Сначала двухкомнатную, а потом, вместо неё, трёх. Про отца? Нет, не знаю я. К матери, на берег перешёл. Потом слесарем в ЖЭК устроился. Умер давно. Сестра у меня старшая есть. Видимся редко. Я с матерью всё время. Нет, жильё своё есть и тут недалеко и в другом районе. А куда от неё, от старой, денешься? Судьба такая. Вот в апреле, через месяц, девяносто шесть исполнится. Да, мам?! Два внука у неё и три правнука. Двое вон, в соседней комнате на ушах ходят. Эй! Уроки сделали? Проверю!
Я понимаю, что пора уходить. Благодарю. Прощаюсь. Еду и, глядя в автомобильное окно на пасмурное небо, ругаю про себя отдел кадров. Какого, интересно, рожна?! Сами ведь были недавно по адресу. Отвозили старушке премию и знак «270 лет Ростовскому порту». Говорили, - Ей медальку даёшь, а она её в рот тянет!
А мне, - Поезжайте Игорь Анатольевич, пожалуйста. Что-нибудь напишете!
Что, спрашивается, «напишете»?!
Дома сажусь к компьютеру и открываю сегодняшние фотоснимки. Парочка неплохих портретов, изображения медалей. Значок. Удостоверения. Трудовая книжка. Что писать?! Может быть это:
Б-ова Александра Е-на. 20.04. 1925.
06.03.1944-08.08.1994 — стаж работы в Ростовском порту 50 лет.
Общий стаж 53 года.
Профессия — рабочая; 1944-1970 - грузчица; 1970-1975 - рабочая строительного участка; 1975 - штукатур; 1976-1989 - бригадир штукатуров строительного участка; 1989-1991 - маляр ремонтно-строительного участка; 1991-1994 - штукатур ремонтно-строительного участка; 1994 - уволена по сокращению штата; 1995-1997 - дворник ЖЭУ; 1997 - уволена по собственному желанию.
Двадцать шесть лет, в войну и после, грузчица! И ещё двадцать семь лет трудной физической работы. Построенные для людей дома.
Фотографий трудовых будней не осталось в сутолоке промелькнувшей жизни. Внуки не сохранят бережно память. Правнуки вряд ли что-то узнают.
Наверное, не просто так ездил я сегодня через весь город на интервью к древней, немощной старушке.
Я понял, что надо писать. Спасибо тебе, баба Шура. Большое тебе спасибо!