ВашГород.ру поговорил с членом поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» в Новокузнецке Дарьей Топчий и узнал, как добровольцы ищут людей, что кроется за скупой отметкой «Найден. Жив» и почему поисковики называют себя Рыжее братство.
Сегодня название поисково-спасательного отряда в Кузбассе у всех на слуху. Но мало кто знает, что ещё десять лет назад в России просто не существовало такой организации. Возникла она в 2010 году после поисков четырёхлетней Лизы Фомкиной.
Её нашли утром в лесу волонтёры на десятые сутки после пропажи, как выяснится позже, сердце Лизы перестало биться за сутки до этого. После смерти девочки эти самые добровольцы решат для себя, что в XXI дети не должны умирать в лесу, не дождавшись никакой помощи. И создадут добровольный поисковый отряд. Отряд в честь погибшей девочки. Девочки, которую не успели спасти. «Лиза Алерт».
Ценою жизни
ВГ: Даша, расскажите, как был создан отряд «Лиза Алерт» в России и как давно он пришёл в Кузбасс?
ДТ: Тогда, в 2010 когда, когда искали девочку Лизу в Орехово-Зуеве, полиция не могла оперативно начать поиски, потому что в эти дни отмечали день города и все силы были брошены туда. Поэтому к делу подключились просто неравнодушные люди. На тот момент ещё практически не было такого понятия, как поисковое добровольчество. Информация о пропаже Лизы Фомкиной как-то попала на форум заводчиков хорьков. И люди, которые никакого отношения не имели к поискам, начали отзываться. Они просто приехали на местность и начали искать ребёнка, хотя даже не подозревали, как это нужно делать.
Поиск завершился на десятые сутки, девочку нашли погибшей. Но позже было установлено, что ребёнок умер лишь на девятый день поисков. То есть девять суток ребёнок был жив, и если бы у волонтеров была должная подготовка, то её могли бы найти живой.
Часть людей, которые принимали участие в поисках, задумались: как так, XXI век на дворе, Подмосковье, а четырёхлетний ребёнок просто умирает один в лесу. И вот тогда и возникла инициатива создать отряд. Название состоит из двух слов: «Лиза» — в честь пропавшей девочки, «АлЕрт» (ударение на второй слог — прим ВГ) — с английского сигнал тревоги.
В 2010 году, конечно, люди не понимали, насколько это далеко зайдет. Просто по крупицам собирали какие-то знания о том, как искать. Но вот, спустя 10 лет, в 2020 мы будем отмечать серьёзный юбилей, и говорим о том, что «Лиза Алерт» работает в 57 регионах нашей страны.
В Кемеровской области отряд «Лиза Алерт» появился позже, в 2013 году, тогда искали девушку Яну Т. Многие неравнодушные люди тоже начали отзываться, организовывать поиски, они же впоследствии и создали отряд в Кемерове.
Другой мир и другая реальность
ВГ: Как давно вы попали в «Лиза Алерт», и как это было?
ДТ: 12 февраля было ровно три года, как я пришла в «Лиза Алерт». В 2017 году искали девочку Вику Р. Я, как сейчас помню, тогда весь город стоял на ушах, потому что к таким историям нельзя относиться равнодушно. Ориентировками был заклеен буквально весь город. И я постоянно на работе сидела и обновляла информацию в группе «Лиза Алерт». И ещё до того, как девочку нашли, я была уже на пороге принятия решения. Я отправила анкету в отряд, и так совпало, что как раз в эти дни девочку нашли погибшей.
12 февраля меня пригласили на первое собрание для новичков, и с этого момента я для себя отсчитываю время. Я пришла на это собрание, познакомилась с волонтёрами, поняла, что все здесь обычные люди, никто не профессиональный спасатель. И не смотря на то, что я работаю 5/2, я приняла решение, что хочу здесь остаться.
После прихода в отряд я стала иначе относиться к людям. Например, раньше я бы не обратила внимания на растерянную бабушку на улице. А сейчас уже сразу включается механизм: а почему бабушка на улице так поздно вечером, почему она себя так странно ведёт и так далее. Я могу сказать, что степень ответственность как гражданина у меня теперь на другом уровне. Конечно, стало меньше времени на увлечение, на сон.
Ну и, конечно, если уже говорить о личном, «Лиза Алерт» сильно изменил мою жизнь, хотя бы потому, что я в отряде вышла замуж и родила ребёнка.
Сейчас я нахожусь в декрете, и поэтому немного переквалифицировалась из поисковика пешего, сейчас занимают информационной поддержкой поиска, другими словами, являюсь инфоргом.
ВГ: А ты помнишь свой первый поиск?
ДТ: Помню, что сначала я сильно боялась, думала, как же я приеду, ничего не знаю, там опозорюсь ещё перед всеми. Первые несколько месяцев я занималась обзвоном больниц по просьбе инфоргов, занималась репостами. Но потом собрание за собранием… и я начала знакомиться с ребятами, увидела, что все в отряде обычные люди, нет каких-то героических спасателей. В один прекрасный момент я пересилила свой страх и поехала на поиск.
Как сейчас помню, это был июнь, в Карлыке мы искали мужчину, который пошёл за грибами и заблудился. Осложнялось всё это тем, что там ходили медведи. Какие-то группы поисковые даже слышали медведя, как он там бродил по кустам неподалёку.
Поиск закончился удачно, нашли человека не мы, он сам вышел из леса, с ним все было в порядке. Мне запомнилось хорошо, что родственники этого мужчины потом нам привезли кучу бумаги, консервы, они, кстати, нам потом пригодились, на учениях из них варили обед. И меня тогда настолько это тронуло, ведь это даже не мы нашли, а человек сам вышел, но они оценили именно наш труд, отзывчивость и отблагодарили.
Тогда, на своём первом поиске, я уезжала ещё до завершения поисковых работ, это было около 5 часов утра, и я вся была в слезах. Я не могла понять: разве так бывает? Они же, другие поисковики, ведь все здесь остаются, мои же ребята, они же ещё не выдохлись и продолжают искать, хотя им тоже завтра на работу. И мне тогда показалось, что я попала в какую-то другую реальность, мне казалось, что такого не бывает. Ведь волонтёры даже не знают пропавшего человека, но они готовы, например, до 7 утра его искать, и к 8 часам потом опять поехать на работу.
Я сама по себе оптимист и верю, что в жизни добра больше, но даже для меня было открытием, что есть такие люди, которым не жалко своего времени и сил, чтобы остаться в лесу на всю ночь.
Я тогда была очень потрясена, а потом во мне включился этот механизм, и после этого я стала ездить на каждый лесной поиск. Мне хватало после работы 5 минут, чтобы взять вещи, переодеться и ехать на место. И так прошло почти всё моё первое поисковое лето.
Иногда хочется всё бросить, но…
Первое время родные, когда видели, что я уже буквально хожу зелёная от бессонных ночей, отговаривали меня заниматься поисками. Говорили: да зачем тебе это нужно? За бесплатно столько сил и времени тратить? И я всегда пыталась объяснить, что эмоции, которые ты испытываешь, когда человека находят живым, дороже любых денег.
Конечно, я живой человек, я устаю, у меня маленький ребёнок, такой же быт, как у всех. У меня бывают мысли, что можно потратить своё время на заработок дополнительный, на ребёнка, на семью. Бывает, что хочется поспать и всё бросить, потому что ты уже сильно устал. Но потом ты думаешь: а как они там, все остальные отрядные ребята. У всех ведь тоже дети, семьи, они тоже хотят спать, но они не сдаются и возможно сейчас посреди ночи спасают чью-то жизнь. И ты идёшь, открываешь ноутбук, садишься и начинаешь включаться в поиск и забываешь обо всем до утра.
Всю ночь на поисках, а к 8 опять на работу
ВГ: Мы, обыватели, не знаем, как строится поиск изнутри, мы видим лишь ориентировку в интернете. Но это ведь колоссальный труд десятков человек. С чего начинается поиск?
ДТ: На самом деле, работа на местности, это лишь где-то процентов 30% от всей работы, которая проводится отрядом по поиску. Нужно понимать, что поиск — это в первую очередь огромная информационная работа нескольких людей.
Сначала нам поступает заявка на горячую линию, бывает, что и на личные номера волонтёрам звонят. Заявка может поступить непосредственно от родственников, может от сотрудников полиции, это момент не принципиальный. Единственное важное условие, после которого мы включаемся в поиск, это написанное заявление в полицию. Не важно, человек пришёл в отдел и написал там заявление или позвонил в 112. Важно понимать, что мы работаем в рамках закона, и в любом случае свои действия согласуем с полицией.
Дальше в работу включаются инфорги, раньше это были 1-2 человека, сейчас это целая группа, они дежурят посменно по приёму заявок. После сообщения о том, что пропал человек, инфорги начинают проводить информационную подготовку. Прозванивают заявителя, узнают всю подробную информацию: при каких обстоятельствах человек пропал, что у него со здоровьем, где работал и так далее.
Параллельно другие инфорги связываются с полицией, обсуждают свои действия и версии, сообщают, что мы готовы включиться в работу, если правоохранители не против.
Если речь идёт о так называемом лесном поиске, то мы заказываем оперативно карту местности. У нас есть подразделение картографов, которое готовит нам карты в нужном формате, мы их распечатываем. Затем ищем, где нам можно распечатать ориентировки, в основном нам помогают дружественные типографии, с которыми мы работаем не один год, и они нам на безвозмездной основе печатают.
После того, как готова ориентировка, инфорг связывается с пешими поисковиками, формирует экипажи, кто готов и когда выезжать. Затем люди выезжают на местность. В основном, конечно, поиски идут по ночам. Мы почти все работаем, и у нас поиск выпадают на наше свободное время, а мы свободны мы только вечером и ночью. Есть, конечно, небольшое количество людей, которые могут искать и днём, но их немного.
Поиск на местности
Есть карта, которую мы делим условно на квадраты, квадрат, в основном, 500 на 500 метров. Координатор ставит задачи по поиску, исходя из вводных данных. То есть он знает, например, где человек зашёл в лес примерно, по какому маршруту обычно ходил. Мы примерно по карте видим, какие есть природные преграды на местности, овраги, например, водоемы.
То есть мы не ходим на местности по кругу, наша стратегия при каждом поиске зависит от вводных данных. Нет единого алгоритма, но в то же время это всё не происходит хаотично. Есть множество методик, которые мы используем, они все согласуются с вводными данными.
Поиск в городе
Опять же, всё зависит только от вводных данных. Возьмём, например, бабушку, у которой есть возрастные особенности, например, деменция. Человек может пойти на работу, хотя она на ней уже не работает 20 лет. Когда мы разговариваем с родственниками, мы все эти вещи уточняем, есть ли диагноз или подозрение. Соответственно, в первую очередь мы будем отрабатывать маршруты, хорошо известные человеку.
Если пропал ребёнок, то тут тоже все не так просто. Кто-то побежит в ТЦ играть, ещё не понимая, что он потерялся. Если это, например, ребёнок с аутизмом, он будет вести себя совсем по-другому. Например, был случай в Москве, ребёнок просидел под ступеньками лестницы при входе в подъезд два дня, он не откликался на голос, и даже не понимал, что всё это время поблизости звали именно его. Поэтому ещё раз повторюсь, куда мы пойдем, что мы будем делать, зависит от вводных данных.
И важно понимать, что параллельно с активным поиском мы обзваниваем больницы. По опыту скажу, часто бывает, что человеку стало плохо, и его увезли в больницу. Например, человек был без документов, в бессознательном состоянии. И с ним относительно всё может быть неплохо, он может находиться под наблюдением врачей, а мы его ищем два дня.
Статистика
ВГ: Ведёте ли вы статистику? Какой процент из потеряшек находится?
ДТ: Конечно, больше всего тех, кто находится живыми, не всегда это наша заслуга, но, так или иначе, большая часть поисков заканчивается хорошо.
Самый маленький процент ненайденных, и тут важно понимать, что мы не прекращаем поиск, пока человека не нашли. Да, поиск в определённый момент переквалифицируется из активного на местности, в поиск информационный, когда какое-то время ещё мы клеем ориентировки, размещаем информацию по сетям, с периодичностью обзваниваем больницы.
Добровольчество не появится там, где всё хорошо
ВГ: Отряд согласует свои действия с полицией, а бывает так, что они против вашего участия в поисках?
ДТ: Уже, к счастью, нет. Раньше было такое, когда люди ещё не понимали, кто мы, относились негативно, боялись, что мы можем навредить. Сейчас уже нас люди знают, и сотрудники полиции часто сами обращаются к нам за помощью.
Зачастую получается ведь как: человек теряется, обязанность его искать — это обязанность одного участкового, который сидит у себя в кабинете и так заваленный делами и бумагами. Понятно, что у него просто нет на это времени. Это только в фильмах показывают, что по тревоге поднимаются отряды омона, и они отправляются на поиски, но в жизни всё совсем не так.
Люди в кабинетах практически не могу ничего сделать, потому что и штата не хватает, и нет должной подготовки. Это печально, но это так, в органах очень часто нет возможности выехать искать человека в природной, к примеру, среде. Почему это делаем мы? Потому что у нас мотивация не в денежном эквиваленте, а в моральном, и зачастую это работает гораздо лучше, чем деньги.
Финансовая сторона вопроса
ВГ: Раз уж мы коснулись вопроса денежного, то на какие средства существует отряд?
ДТ: Хочу заметить, что всё, что мы делаем, мы делаем абсолютно бесплатно, никаких денег мы не берём, ни за поиск, ни за обучение, ни за что-то ещё. Поиски бесплатны в обе стороны: то есть мы как поисковики ничего не получаем, и люди, которые к нам обращаются за помощью, тоже ничего не платят.
Более того, мы не принимаем никакой материальной помощи. Это наша принципиальная позиция. Хотя часто люди пишут в комментариях: «А киньте номер карты, мы переведём поисковикам денег на еду». Нет, принципиально, нет, хотя, признаюсь, что в этом часто бывает нужда. И нам нужны и бензин, и еда. Но денег мы никогда не возьмём, потому что любые деньги не стоят того, чтобы портить нашу моральную гигиену.
Что касается незначительных расходов: скотч, батарейки и прочее: что-то покупают сами волонтёры, тот же самый бензин, например. Если говорить об оборудовании, то часто нам помогают люди, кто-то является постоянным спонсором, кто-то периодически помогает по мере возможности. Очень нам помогает наш московский отряд, особенно в период становления, они нам передавали оборудование.
Если нам нужно провести обучения, то у нас сеть дружественные нам организации, которые предоставляют нам помещение бесплатно. Но устойчивых взаимоотношений финансовых у нас ни с кем нет и не будет, и это бессменная позиция отряда.
Помочь может каждый
ВГ: Кто и как может стать членом отряда «Лиза Алерт»?
ДТ: Прийти в отряд может любой желающий, если ему уже исполнилось 18 лет. Каких-то очерченных сроков, для того, чтобы человек себя почувствовал поисковиком, нет, всё зависит от желания.
Быть полезным отряду можно уже с первых дней. Кто-то не хочет и не любит ездить на местность, но он с первого дня может быть полезен при распространении информации по интернету. Это кажется, что все наши ориентировки в сети и репосты — это всё мелочи, но по статистике до 40% свидетельств, по которым мы потом находим людей, поступают именно по репостам.
Если у человека нет подготовки, и нет возможности выезжать на поиск, это не страшно, у нас в отряде есть люди, которые ограничены физически, например, в инвалидном кресле, но это не мешает им быть инфоргами. У нас есть в отряде и пожилые люди, им физически тяжело быть пешим поисковиком, но они могут обзванивать те же больницы и делать репосты в соцсетях.
С колбы по опята
А вообще, если человек хочет быть именно пешим поисковиком, мы, конечно, предварительно его обучаем. Летом такой возможности практически нет, потому что начинается поисковый сезон, мы его зовём «С колбы по опята». Начиная с весны и до октября, почти каждый день поступают лесные заявки. Так что новички уже буквально учатся на месте, так сказать, проходят обучение боем.
Сезон учебный
Как заканчивается сезон поисковый, у нас начинается сезон учебный. Мы приводим теоретические занятия по тому, как строится поиск, по работе инфоргов. Когда потеплее, мы обучаемся на местности, чтобы новичок мог обучиться пользоваться поисковым оборудование: компас, навигатор, рация для связи.
Помимо поисков, мы также занимаемся профилактическими мероприятиями. Мы считаем, что лучше болезнь предупреждать, чем лечить. Проводим и лекции для школьников, например, для учеников с 1 по 4 класс у нас есть интересное занятие, которое написано психологами и поисковиками из Москвы Детям мы рассказываем, как не заблудиться в лесу, что делать, если ты потерялся, как себя вести, если на улице к тебе подходит подозрительный человек. Школы сами нам подают заявки, и мы с удовольствием приходим и проводим занятия. Кроме того, мы проводим родительские собрания, на которых еще раз напоминаем родителям основные правила безопасного поведения для ребенка, ведь эти самые правила ребенку необходимо озвучивать регулярно. Все это мы делаем, разумеется, бесплатно.
Также мы каждый год проводим мероприятия ко Дню пропавших детей, 25 мая. Есть всероссийский день безопасности, 26 августа. К этим событиям мы тоже готовим занятия и игровые квесты. К новому году всегда проводим «Ёлку безопасности».
Мы много учимся, изучаем новые методики, работаем над разными направлениями, мы обмениваемся опытом с другими отрядами.
Моральный груз
Я должны была сообщить родственникам
ВГ: К сожалению, не все поиски заканчиваются хорошо. Иногда людей находят погибшими, насколько это морально тяжело для поисковиков?
ДТ: Когда поиск заканчивается, я не могу описать, что мы испытываем. Все, конечно, по-разному это переживают. Тут ещё накладывается всё друг на друга: и бесконечные переживания, и часы напряженной работы без сна.
Когда человека находят живым, люди плачут, кто-то прыгает до потолка, такое я тоже видела. Когда человека находят погибшим, это, безусловно, очень тяжело и это большое горе. Но это всё же лучше, чем когда человека не находится вообще. Потому что у близких уже есть хоть какая-то определённость. И как бы это грубо и жутко не звучало, но им есть, кого похоронить. А когда человек живет вот в этой неопределённости месяцы и годы, это самое страшное.
Я сижу и понимаю, что я даже не помню своего первого «Найден. Погиб», видимо, моя память меня бережёт. Помню, когда я была инфоргом, мне сообщили, что человек найден погибшим. Я должна была сообщить родственникам. Я это сделала, но мне не хочется это переживать больше никогда.
ВГ: Какой поиск был для тебя самым тяжёлым в моральном плане?
ДТ: Самые тяжёлые — это всегда детские поиски. Для меня самым тяжёлым был поиск Маши П. в городе Белове. На тот момент я была в положении, выехать на поиск я не могла, я нужна была в городе как одна из инфоргов. Чтобы вы понимали, при детских поисках идёт колоссальный объем информации, инфорг просто даже физически не может оторваться от телефона. Я осталось в городе, и, несмотря на то, что я не искала девочку на местности, поисковая картина все равно разворачивалась перед моими глазами 24 часа в сутки. И вот эти трое суток, пока ребёнка искали, я не помнила ничего кроме монитора компьютера, я даже работать полноценно не могла.
Невозможно отключиться и что-то делать, когда ты понимаешь, что где-то там семилетний ребёнок пропал и непонятно, что с ним сейчас. Тогда к нам ехали ребята со всей Сибири, помогали в поисках.
До слёз обидно
ВГ: Как часто вы сталкиваетесь с негативом и мошенниками?
ДТ: часто бывает, что на таких резонансных поисках появляются люди, которые пытаются нажиться, и это тоже очень неприятно. Бывает, что в комментариях мы отслеживаем, когда кто-то просит скинуть деньги на карту, мол, он едет на поиск и купит бензин и еду. Смотрим, а человек живет вообще в другом регионе, очень далеком от места поиска. Это очень обижает. Неужели так можно, когда пропал ребёнок, зарабатывать на горе. Но мы, конечно, такие вещи сразу удаляем.
Очень часто приходится сталкиваться и с негативом. Людям свойственно делиться своим видением ситуации, и нередко это выражается в негативных комментариях. Ну, например, мол, да эти поисковики, ничего не умеют, ничего не делают, ездят на поиск, чтобы только поесть.
Я поначалу просто не понимала, о чём может быть речь, люди тратят свои деньги, время, силы, за это ничего не получают, как вы можете всех их обсуждать, меня до слез это задевало. И ты же не будешь каждому объяснять, что люди с работы приезжают на поиск, да, они голодные, им физические необходимо поесть просто, прежде чем зайти в лес на несколько часов. Со временем, конечно, начинаешь относиться к подобному проще. В таких случаях мы приглашаем выехать по поиск под руководством отряда. Зачастую, люди любо не приезжают, либо меняют мнение.
Рыжее братство
ВГ: А сколько сегодня человек насчитывает «Лиза Алерт» в Кузбассе?
ДТ: Всего в «Лиза Алерт» порядка 70-80 тех, кто постоянно активно выезжает на поиски и участвует в других отрядных мероприятиях. Около 60 находятся на обучении, так называемые, новички. Это немного, но добровольцев ведь и не бывает много, поэтому мы всегда заинтересованы, чтобы к нам в отряд приходили новые люди.
А вообще, отряд — это моя 100% уверенность, что, как минимум, в 57 регионах страны есть люди, которые мне помогут в любой ситуации. Например, у нас человек из отряда ехал из Новокузнецка в Крым на машине. И он мог останавливаться в городах, где есть «Лиза Алерт» и члены отряда, с которыми он никогда лично не был знаком, приглашали его к себе домой, чтобы он мог переночевать и отправиться на утро в путь.
Мы, конечно, не все между собой близко дружим, но все общаемся. Например, у меня теперь много друзей в интернете, которых я даже не видела никогда, но мы очень дружны в сети, потому что 24 часа находимся на связи.
Ну а с кем-то из «Лиза Алерт» мы уже дружим семьями. И большую часть в моей жизни сейчас занимают именно люди из рыжего братства.
Если я скажу, что Рыжее братство — это особенные люди, это будет нечестно по отношению к тем людям, которые в отряд ещё не пришли. Но это какая-то удивительная энергия, которая заставляет раскрываться в человеке всё хорошее и даёт уверенность, что тебе всегда помогут и словом, и делом.